Уселся за стол, раскрыл какой-то гроссбух. Ну да, без бумажки ты даже не пациент, а не пойми кто.
Я рванул вперед изо всех сил, в три прыжка преодолев расстояние между собой и кассами, заскочил в проход между ними, оставляя между собой и неведомой угрозой хоть какое-то препятствие. Мертвец, увидев мой маневр, засуетился, влез уже внутрь — и я выстрелил одиночным.
В последние пару дней Дрика начала постоянно и как-то нервно шутить, чего до этого за ней не замечалось: молодая художница была девушкой серьезной и обстоятельной. Похоже, в такой форме проявил себя мандраж: чем ближе к дому, тем больше она боялась столкнуться с реальностью и при этом все же надеялась на лучшее. Она то замолкала надолго, то вдруг становилась болтливой, а то шутила вот так, как сейчас, некстати.
Перескочил в РИБ с причала так неуклюже, что чуть за борт не вывалился, но удержался, только высказавшись матом сквозь зубы. Отвязался от причала, оттолкнулся, вздохнув с облегчением. Но меня уже никто и не преследовал — дощатая пристань была пустой. Фуф.
С этим я сам знаком, проходил уже. У нас в поселке тоже поначалу заборы были решетчатые, что мне не нравилось: ты у себя во дворе, а каждый проходящий глазеет. Живую изгородь в наших широтах быстро не вырастишь, а приватности дома все же хочется. И взялся я строить забор кирпичный, глухой. Все соседи, кроме армянина Рафика, чуть не в ярость пришли — мол, всю красоту поселковую гублю на корню. Слушать я слушал, а забор строил. Ругань прекратилась, а затем еще один сосед такой же возвел. Потом еще один. И пошло.
А еще во дворе по железу стучать продолжают. И вот это мне некую идею подкинуло, простенькую, но, кажется, должно все как надо получиться. И правильную идею, потому что так надо.