– У нас водятся, – согласился Николай Степанович.
– Мы получим одобрение нынешней резкости Корпуса в обществе, – продолжал меж тем Александр Александрович. – Даже те, кто сочувствует социалистам, после этакого трюка от них отвернутся.
– Знаю, – согласился полковник. – Но не только в этом дело. В России тогда твердость проявили. Да и нашлось, кому проявлять, и мы, Корпус, и большая часть армии остались верны престолу. А в Германии что? Армии, считайте, нет, полиция прав почти не имеет. Откуда силы?
– Против, – тут же отреагировал Лепарк. – Еще как против! Слушайте, давайте начистоту? Ваши работали против Франции. Не поймите меня превратно, ничего особенного я в этом не вижу, жизнь есть жизнь, разведка есть разведка. Но! – он поднял указательный палец. – Черт возьми, при всем уважении к вам лично я не собираюсь сейчас давать разрешение полковнику русского Жандармского корпуса на операции в Париже!
– Штубиса пермские жандармы арестовали. Он оказал сопротивление, есть жертвы, – перевел ротмистр.
Гумилев прекрасно знал, почему в далеком декабре девятнадцатого Коттен, только вернувшийся в жандармский корпус из военной разведки, настойчиво убеждал штабс-капитана с поэтическим прошлым перейти на жандармскую службу. Корпус нуждался в создании пристойного образа в глазах общественности, в условиях разгорающегося недовольства особенно. И с тех пор генерал никогда не упускал случая использовать известность и репутацию подчиненного.