Он сунул Зоины туфли Павлу в руки, повернулся и потопал вниз, сердито чертыхаясь на ходу. Павел посмотрел ему вслед, посмотрел на лужу, натекшую на лестничной площадке с Зоиного плаща, посмотрел на туфли в своих руках, ничего не понял, вернулся в квартиру, захлопнул дверь, бросил туфли под вешалку и обернулся к Зое. Она стояла, неловко прижавшись плечом к стене, обхватив себя руками, тряслась и глядела на него уже вроде бы не с ужасом, но все равно с не прошедшим еще страхом. И с некоторым недоверием. На полу в прихожей с ее плаща тоже уже натекла лужа.
Глаза у нее были написаны совсем другим художником. Нестерпимо яркие, сине-зеленые, полыхающие изнутри отсветами золотого пламени, слишком большие на этом худеньком личике с тонкими, прекрасными, нездешними чертами и размытыми красками.
— Ты не убийца, — задумчиво сказал Павел после нескольких минут необременительного молчания в машине. — Это и ежу ясно. Почему тебя все так боятся?
— У мулатов всегда очень красивые и талантливые дети, — говорил Эдик, заглядывая ей в глаза горячими итальянскими глазами и картинно встряхивая длинными желтыми эстонскими волосами. — Посмотри, какая у меня внешность! А дети у нас еще лучше будут. У нас будет много детей, ты ведь не против?
— Никакого. Когда мне кафель было покупать? — не удержался от упрека Павел, но Макаров скроил такую виноватую рожу, что Павлу даже жалко его стало. Вон как Володька переживает… Хоть и паразит, конечно. — За кафелем я сегодня собирался. Помнишь, ты о каком-то магазинчике говорил? Нарисуй, как проехать, я там один разберусь. Мне еще на рынок надо бы, и посуду кое-какую посмотреть, и утюга у меня нет… В общем, сегодня помотаться придется. А ты вот что… Конечно, это не мое дело… Но знаешь, Володь, ты бы сегодня к матери забежал, а? Она позавчера так расстроилась, а ты даже не позвонил ни разу.