– Вы мне не ответили, – мягко напомнила Настя. – Почему вы держитесь за театр, в котором вас унижают и, уж простите меня, ни в грош не ставят?
– Я не могу уйти, – пробормотала она, утыкаясь Никите в плечо и давясь слезами, – мне кажется, что, пока я здесь, неподалеку, Лева это чувствует, и ему легче. Уж не знаю, поля там какие, или аура, или флюиды – я сейчас во все готова верить, только бы это Леве помогло. Если бы я могла посидеть рядом с ним, подержать его за руку, я уверена – он бы это почувствовал и пришел в себя.
– Ну, как ты? – спросил Александр Олегович.
– Мне показалось, что вы начали меня жалеть. Разве нет?
Федотов обернулся, и глаза его в темноте как-то странно блеснули.
Настя с любопытством посмотрела на Антона. Ничего себе рассуждения! В этом благословенном возрасте… Сколько Еве лет? Двадцать? Двадцать один? А самому Сташису? Двадцать восемь, он ненамного старше, а рассуждает так, словно ему уже за сорок.