– Да я людей знаю. Глупые они. Обожают из мухи слона делать. Сперва сделают, а потом водят хороводы вокруг него и ломают головы, чем же его, такого громадного, кормить и где содержать. Лучше бы оставили муху, как она есть, всем бы хлопот меньше было.
– Что вы на меня так смотрите? Я сказал какую-то глупость?
– Я ему тогда прилично накостылял, – пряча самодовольную усмешку, добавил здоровяк Виталий. – Больше не сунется, во всяком случае, в мою смену.
– Слушай, какая прелесть! Ты читала, что здесь написано?
Театр хорошо помнил, как сюда приходил сам знаменитый Шверубович из МХАТа, как ходил по зданию, осматривал цех объемных декораций, разговаривал с художниками. Вот человек был! Уж он-то знал, как нужно относиться к сцене. Театр тогда слышал, как Шверубович рассказывал о Станиславском, о его особой неслышной походке, которую Константин Сергеевич выработал у себя, чтобы тихо-тихо проходить за сценой во время спектакля. Великий режиссер передвигался с чрезвычайной осторожностью, долго выбирал ногой точку опоры, ставил ее, медленно переступая с носка на всю стопу, переносил вес тела на одну ногу, медленно отрывал от пола другую, искал ею опору… От такого отношения к сцене и сама атмосфера в театрах была иной, более торжественной, более таинственной, более сказочной. Даже занавес в те времена висел иначе, и складки его спускались из-под арлекина по-другому, мягче, плавнее, изящнее… Эх, да что там говорить!