Дверь гримерки распахнулась, и на пороге появился помреж Федотов.
– А драматурга этого, Лесогорова, ты видел? – задал он следующий вопрос.
– Так, – протянула Настя. – Все понятно. Вы для меня человек совершенно бесполезный.
Так она и провела все шесть дней, уезжая домой на ночь. Врачи гоняли ее, завотделением сердился, говорил, что ей надо ехать домой и вообще заниматься своими делами и не мешать, что здесь все профессионалы и обойдутся без нее, что она все равно ничем помочь не может. Но она упорно сидела, потому что не было сил жить как-то по-другому. Сил вообще не было ни на что, кроме этого тупого сидения в коридоре.
И снова была череда встреч и бесед. У Насти и Антона лежал список всех сотрудников театра «Новая Москва», из которого постепенно вычеркивались фамилии тех, с кем удалось встретиться и поговорить. Чем дальше, тем больше Настю охватывало ощущение бессмысленности и безнадежности работы, которую пытались проделать они с Антоном. Сплетни, рассказы о каких-то мелких конфликтах и обидах или уверения в том, что на Льва Алексеевича ни у кого рука не поднялась бы, – вот и весь результат их монотонной и однообразной деятельности.