Он провел меня в соседний денник и показал на крупного гнедого, у которого на передней ноге были видны явные следы нарыва.
Я взглянул на часы. Черт! Уже порядочно отстаю от графика! Меня захлестнуло знакомое чувство безнадежной беспомощности.
Бычок, правда, еще лежал, но он обернулся ко мне, и я заметил, что изо рта у него свисает клок сена, зато языка не видно.
– Просто трудно поверить, – ответила миссис Эйнсворт. – Она не появлялась у нас уже несколько недель, а часа два назад вдруг вошла на кухню с котенком в зубах. Она еле держалась на ногах, но донесла его до гостиной и положила на коврик. Сначала мне это даже показалось забавным. Но она села перед камином и против обыкновения просидела так целый час, а потом легла и больше не шевелилась.
Понурившись, как нашалившая девочка, она исполнила мое требование, и я не без сожаления простился с Трики. День был тяжелый, и от долгих часов, проведенных на холоде, меня клонило ко сну. Небольшая комната, где пылал огонь, а свет был пригашен, показалась мне куда приятнее шумной сверкающей залы, и я с радостью подремал бы тут часок-другой с Трики на коленях. Но миссис Памфри уже вела меня назад.