— Мой отец не ходит на общие молитвы, но у него есть вера, и они с мамой оба богобоязненные люди.
Он взял газету и развернул ее перед Эрнстом. На первой полосе доминировала фотография Ени Мёллер. Рядом — фотография из паспорта Тани Шмидт. Статья предварялась если не кричащим, то броским заголовком.
— Я теперь влип, наверное, у меня будут неприятности? Ну, я хочу сказать, из-за того, что я ударил его по голове?
— Сам видишь, на что я настраивался. Мы переписывались целый год, и я едва мог дождаться, когда она приедет сюда. — Он мрачно кивнул головой на каталог на коленях Эрнста. — А потом приехало это. — Бертель вздохнул. — Говорят иногда — как окатило холодным душем, вот у меня то же самое, должен тебе сказать. Я и моргнуть не успел, как началась эта хреновина: «Бертыль, любимый, купи то, купи се». Ты знаешь, на чем я ее застукал? Она думала, что я не вижу, и шарила в моем бумажнике. Да, едрёна вошь, сподобился.
Всю доску сплошь покрывали вырезки и заметки, а посередине висели фотографии Сив, Моны, Тани и Ени. Патрик присел на край стола боком к остальным. В первый раз за довольно долгое время они собрались все вместе: Патрик, Мартин, Мелльберг, Ёста, Эрнст и Анника — доблестные кадры полицейского участка Танумсхеде.
Сольвейг хмуро отступила в сторону и позволила им войти. Мартин не мог скрыть выражения явной брезгливости, и Патрик толкнул его в бок локтем, чтобы он держался. Мартин быстро собрался и пошел следом за Патриком и Сольвейг в кухню. Она оставила их там и пошла будить сыновей, которые, как она и сказала, лежали и почивали в своей общей комнате.