Он вошел внутрь: все стояло на своих местах. Это Якоб упросил своих родителей не занимать флигель и ничего там не менять, и они уважительно отнеслись к его желанию, понимая своеобразный, можно сказать, уникальный характер связи между ним и Эфроимом.
— Ты упустил столько возможностей, Габриэль: у вас с Йоханнесом гораздо больше общего, чем ты думаешь. Но ты никогда не позволял этому проявляться. Мы бы с тобой могли так хорошо жить вместе, и я бы любила тебя. В конечном итоге, несмотря ни на что, так это и вышло, но я знаю тебя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что ты больше никогда не позволишь мне любить себя.
— А мы можем доверять этому свидетельству? У Йохана правонарушений больше, чем грехов у вдовы, и мы знаем, что он на дух не переваривает остальных Хультов, так что неизвестно, насколько можно верить его показаниям, — сказал Мелльберг.
И Ёста мрачно уставился вперед, глядя на дорогу. «Да, ни фига себе, — подумал Патрик устало, — а ведь нам еще работать и работать».
Он крепко ударил рукой по подлокотнику и на какое-то время вышел из своего шока. Сольвейг ничего не сказала.
— Я понимаю, это может показаться невероятным, но послушай: давай подумаем и представим себе: а что, если полиция подошла достаточно близко к правде и у Йоханнеса земля начала гореть под ногами? Но он Хульт и может распоряжаться значительными денежными суммами, притом вовсе не обязательно сам, он мог это делать через своего отца. Немного подмазал там, немного здесь — и опа, вот у него уже фальшивое свидетельство о смерти и пустой гроб.