Например, вы пришли в гости, хозяева открывают дверь. Вы протягиваете руку для приветствия, а они с улыбкой говорят: «нет, нет, через порог нельзя», вводят вас в квартиру и только потом здороваются. Если для французов самый тяжелый день — это пятница 13 числа, то для русских — понедельник, тем более 13 числа. Этому есть физиологическое объяснение: после отдыха и расслабления в выходные дни организм с трудом перестраивается на рабочий ритм.
Любовь как отношения редко связывается в сознании с материальной стороной жизни. «Смилым рай и в шалаше», «Счастье не купишь» — такая народная мудрость звучит подчас неубедительно и даже сомнительно. Однако в русском языке не найдешь столь «практичных» откровений, как, например, во французском языке: «Любовь может многое, но деньги — могут все» («Amour fait beaucoup, mats argent fait tout»). Более того, для французов не кажется странным утверждение, что «Любовь и бедность — вещи несовместные» («Amour et la pauvrete font ensemble mauvaise menage»).
Кажется, что сильнее всего русский характер деформировала сама двойственность и лицемерие советской жизни: это колоссальный разрыв между правящей элитой и народом; жесткое вмешательство государства в личную жизнь — и открытое беззаконие; агрессивная государственная пропаганда — и полное равнодушие народа к политике; тотальный государственный атеизм — и скрытая религиозность; официальная мания гигантизма — и жалкий быт бедных людей с очередями, «доставанием» самого необходимого, с поисками «левых» доходов, с «блатом» и мелким жульничеством «несунов», которые тащат с работы домой все, что может пригодиться. А главная двойственность советской жизни состояла в инстинктивном желании рядового человека любым способом отделить свою личную жизнь от общественной. Поэтому в общественных местах россиянин обычно внешне был хмур, неприветлив, строг, деловит, насторожен и равнодушен. Он внешне демонстрировал свою лояльность, трудовой энтузиазм и т. п., а в тесном кругу «среди своих» мог стать неузнаваемым: улыбчивым, сердечным, сентиментальным, открытым, критически воспринимающим все происходящее и т. д. Внешне это еще больше усиливало свойственную русским противоречивость их характера.
Этот факт часто подвергается сомнению: либеральная пресса (за рубежом и в самой России) исходит из противоположной идеи о покорности, пассивности и даже рабском характере русских. Еще в средние века первые путешественники и этнологи рассказывали о рабском положении, бессловесной покорности и тупой забитости бесправных русских. К примеру, Герберштейн и Олеарий (XVI век), маркиз де Кюстин и первый русский «демократ» Радищев (XIX век). И в годы перестройки российская публицистика была наводнена статьями о тоталитарном характере массового сознания русских: они, мол, без слов мирятся с государственным произволом, более того, одобряют его.
Показательно, что многие сюжеты знаменитых классических романов или рассказов построены на откровенных воспоминаниях рассказчиков (попутчиков по дороге, случайных соседей) о самых важных событиях личной жизни.