Голос Ёсты на другом конце линии, как обычно, звучал устало и измученно. Безделье и отвращение к работе утомляли его и внешне, и внутренне.
— Почему он это сделал? Как ты считаешь? Что в ней было такого, чего ему не хватало во мне?
— Но я все еще не понимаю, почему, по-твоему, то, что он повесился, хуже, чем если бы его убили?
— Ну а сын — тот самый, который пропал? Что госпожа знает про него? Могло его что-то связывать с Карлгренами?
— Не вопрос. Давай заходи, это будет просто здорово.
— Да, я буду ждать тебя в восемь часов, и чтоб приехал голодный.