У Безукладникова было такое выражение лица, будто его принуждают заглянуть в глубокий внутренний мир мусоросборочной машины.
— Темно-зеленую, в которой вы сейчас… — Он подождал, не будет ли возражений. Их не было. — Вы сами шили?
На обратном пути, пережидая светофор и уставясь на дворники, стирающие со стекла ночную морось, Стефанов снова подумал о том, что если в пятницу письма не будет, то дачного постояльца придется скорей всего тихо-мирно увозить за город и там закапывать.
Ночь прошла без происшествий. За первые три часа торговли выручка составила половину его месячной зарплаты в Институте истории. После полуночи покупательский напор ослаб. В четыре утра подошел мужик в рваной кожаной куртке в обнимку с рыдающей теткой и затребовал «самого дорогого».
Пока я листал меню, Безукладников подбивал меня «плюнуть на всякие стейки» и отдать должное местной кухне, имея в виду сырую рыбу под лимонным или кокосовым соусом. Если бы я согласился на особо деликатесную, подгнившую рыбешку, специально вымоченную в морской воде, мне бы, наверно, полагалась медаль за отвагу. Когда мы выходили из-за стола, парочка за угловым столом была уже на грани секса.
Согласно табличке на двери кабинета, Нахимов был вторым или третьим лицом в Департаменте имущества. Сам кабинет выглядел как ценный импортный сувенир, затерянный в мусорном кавардаке советской стройплощадки.