— Они не могут знать все, — настаивал Шпиндель. — И принцип действует в любом сценарии, связанном с неполной информацией, не только в предельном случае невежества.
— Это был наглядный урок, — напирал я. — У… учебная миссия. Невозможно пытать неразумное существо, и… и я слышал тебя, Сьюзен. Для тебя это не было новостью, ни для кого, кроме меня, и…
— Бесстрастным? — Каннингем слабо усмехнулся.
— Это не значит, что ему не может быть одиноко, — настаивал он. — Только Сарасти никогда этого не изменить.
— Все ложится на меня, — проговорил я. — Вот что ты хочешь сказать. Я сраный стенографист, и все ложится на меня.
Вертушка кружилась неслышно; из почтения к циркадному ритму, который сто лет тюнинга и ретринженерии не смогли выполоть из наших генов, Капитан пригасил фонари. Я сидел на камбузе один, прикрыв глаза, выглядывая из сердцевины системы, контуры которой размывались в последнее время все сильнее и сильнее, — пытался составить очередное… как там Исаак выразился?… письмо в вечность. На другой стороне барабана, вися в положении вниз головой, работал Каннингем.