Бейтс все еще не догадывалась. А вот до Шпинделя начало доходить.
Поначалу Бейтс пребывала в изумлении и восторге оттого, что Сарасти с ней согласился.
— И, подозреваю, ты хотел бы любоваться ими не в моём обществе, — отозвалась Джеймс.
Четырнадцать минут до апогея, и Аманда Бейтс до сих пор сожалела об этих словах.
В его рассуждениях не было вампирской неясности, не было многомерных черных ящиков, при виде которых человек пожимает плечами и сдается. Мы не могли найти изъяна в рассуждениях Сарасти, его логика оставалась безупречной, а у нас не было оправдания. От этого мне только хуже становилось. Остальные — знаю — предпочли бы положиться на его слово.
Но все мы рано или поздно успокаивались. Каждая новая технология стаптывала менее совершенные, карабкаясь к некоем асимптоте довольства, пока не останавливалась — пока моя родная мать не улеглась личинкой в медовую соту, под уход механических рук, по доброй воле отказавшись от борьбы.