— Ччт… — Твой голос едва сильней сиплого шепота. — Слч?..
Я видел, как сжималась в комочек синестет Мишель. Его нельзя увидеть. Оно не… невидимое…
Дверь открывается перед тобой и закрывается позади. Вот и они, все четверо, распластанные по стене, точно кордебалет распятых Христосов. Их глаза больше не сияют. В них плещется только животный ужас, да перевернутые отражения столов, стоящих в комнате. Когда ты смотришь им в глаза, двое христосов марают штаны.
Внезапное движение в базовом лагере. Вначале мне померещилось, что сигнал "чертика" забивают помехи, размывая самые контрастные детали, — но нет, что-то определенно шевелилось, копошилось по краям прожженного нами отверстия, тысячи серых волоконец прорастали сквозь разрез и медленно шевелились в темноте.
— Считай это жестом доброй волн, — говорит она. — Или даже возмещением.
— Суть в том, что "Роршах" тебя убьет, будь ты из мяса или из металла.