— Вот она, Гарри, вон там — молодая женщина с длинными волосами.
— Эта Мюриэль — просто какой-то кошмар, — Рон вытер пот со лба рукавом. — Она к нам каждый год на Рождество приезжала, а затем, слава богу, обиделась на то, что Фред с Джорджем во время ужина запустили навозную бомбу прямо над её стулом. Папа постоянно твердит, что она вычеркнет их из своего завещания… будто их это волнует, такими темпами они будут богаче любого в семье… Ух ты, — добавил он и даже быстрее заморгал, глядя на торопливо подошедшую к ним Гермиону. — Шикарно выглядишь!
Слева вдоль дорожки росли низкие кусты дикой ежевики, а справа — идеально подстриженная высокая живая изгородь. Двое быстро шагали между ними, и полы длинных плащей хлестали их по лодыжкам.
— Точно, — сказал Рон, распрямляя плечи. — Так что тебе нельзя идти, раз он этого хочет, рассчитывает на это. Ты останешься здесь и присмотришь за Гермионой¸ а я пойду и достану её…
Его тело и разум казались теперь странным образом разъединенными, его члены двигались без сознательных указаний, как будто он был пассажиром, а не управлял телом, которое был готов вот-вот покинуть. Умершие, которые шли рядом с ним по лесу, были для него гораздо реальнее, чем живые, оставшиеся в замке: Рон, Гермиона, Джинни и все остальные — это они стали для него как призраки, пока он, спотыкаясь и оскальзываясь, продвигался к концу своей жизни, к Волдеморту…
Гарри глянул на Гермиону — хотел спросить, могла ли миссис Каттермол без палочки аппарировать вместе со своим мужем, но вопрос застрял у него в горле. Гермиона смотрела, как Рон убивается над судьбой семейства Каттермолов, и в её выражении было столько нежности, что Гарри почувствовал себя так, будто застал их целующимися.