— Держись крепче, — прошептала она. — Крепче… вот-вот, сейчас…
Гарри испытывал смесь жалости и отвращения, он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорс продолжал говорить, и Гарри размышлял, как много времени прошло с тех пор, как тот рассказывал эту историю и рассказывал ли вообще когда-либо.
Хижина Хагрида неясно вырисовывалась в темноте. В ней не горели огни, Клык не скрёбся в дверь с громким приветственным лаем. Как они раньше ходили в гости к Хагриду, и как медный чайник мерцал на огне, и жёсткие, будто каменные, пироги, и огромные порции еды, и его широкое бородатое лицо, и как Рона тошнило слизнями, и как Гермиона помогала спасать Норберта…
Последняя свеча, которую нашёл Гарри, стояла на комоде с полукруглым верхом, уставленным множеством фотографий. Пламя ожило, заплясало, отразилось, дрожа, в пыльном стекле и серебряных рамках. На фотографиях можно было уловить едва заметное движение. Пока Батильда возилась с дровами для камина, он тихо произнёс: «Тергео» — фотографии очистились от пыли, и сразу стало видно, что полдюжины самых больших и богато украшенных рамок были пусты. Кто их убрал — сама Батильда или кто-то другой? Потом его внимание привлекла одна фотография почти в самом заднем ряду, и он быстро схватил её.
— Ты опоздал, — заявил Гарри. — Ты упустил свой шанс. Я опередил тебя. Я победил Драко уже много недель назад. Я отобрал у него палочку.
— Мне это не нравится, — произнесла Гермиона.