До пятого курса Цыбашев умудрялся не читать, а созерцать теософскую литературу, не утруждая себя мыслями, что первично: материя или разум; ставить ли в один иконостас христианскую Богородицу и Матерь Красноликую; насколько станцы книги Дзиан: «Но где была Дангма, когда Алайа Вселенной была в Парамартха, и Великое Колесо было Анупадака?» — выигрывают философичностью у примитивного текста Евангелия; лучше ли тибетская молитва христианского «Отче наш», обрывающегося в памяти на «Иже еси на Не-Бе-Си», схожим с названием радиостанции; и почему, с точки зрения твердолобого христианства, столь утешительная идея реинкарнации не просто неприемлема, а, наоборот, преступна: науськивания о других жизнях порождают безответственность, лишают возможности покаяния, обрекая на вечную муку…