Вскоре в лицейской стенгазете даже появилась карикатура. Цыбашев узнал свою копию, с увеличенным носом, в балахоне, который должен изображать рясу, с крестом и кадилом, изгоняющую смеющихся бесов с лицами писателей. Но, глядя на картинку, Цыбашев понимал, кем хотел бы себя видеть. Так у него появилась мысль стать священником.
Дедушка натягивает налобную повязку, надевает полотняную куртку с длинными рукавами, поверх — фартук из толстой кожи, достает брезентовые рукавицы.
— Антип, зачем себя обманывать, все было сразу ясно. Да и Брежнев по-другому смотрел…
— И, скорее всего, напрасно, — мягко сказал Николай Аристархович, — ибо массовый зрелищный ритуал среди людей, преданных общей философии, подчеркиваю, философии, а не религии, — очень стимулирует. У вас будет возможность в этом убедиться. Зрелищность и философия — два наших кита…
Девушка сбросила черную накидку и легла на каменную плиту.
И Еникеева, снова наткнувшись на преграду, вдруг обмякла. Ужас покинул ее лицо, сменившись выражением обморочной безропотности. Доктор танцевальным движением подхватил студентку за покорную талию, и Еникеева, надломившись посередине, повисла на его руке как плащ.