— Успокойся, — говорит Любченеву священник. — Я не причиню вреда твоему другу.
Свеча еле освещает полукруглые своды. Снаружи не доносится ни звука. Вода чуть плещется у ног, уходя в обе стороны тоннеля. Она блестит как черный японский лак, в зеркальной поверхности Льнов видит свое отражение. В этот момент ему особенно нужно смотреть на себя, чтобы осознавать, что он еще жив. Он вспоминает рассказ деда о смотрящейся душе, и ему кажется, что сейчас он — душа собственного отражения. Легкая рябь морщит тусклое изображение человека с православным крестом и образком с газетным ликом Брежнева на шее.
Тяжелой бабьей трусцой Льнов сбегал к ларьку, растопырив локти, стал возле окошка, считая в отражении стекла подтягивающихся к стоящей машине людей на мотоциклах.
— Не так-то просто запугать меня, Вадим Анатольевич! — он запоздало попятился.
Дело теперь не представлялось Льнову особо сложным. Священника и его помощника он не опасался. Пришлось, конечно, отказаться от штуцера. Эти двое были нужны Льнову живыми хотя бы на какое-то время. Попавшие же под картечь умирали сразу. Поэтому Льнов взял швейцарский «Зауэр» с лазерным прицелом, гарантирующим ювелирную стрельбу. И, скорее по привычке, мощную секиру.
Место, где жила семья Цыбашева, называлось Старые Дома. Район составляли дореволюционные пятиэтажки. Сами постройки были сделаны на совесть, но время износило их, вычернив когда-то красный кирпич. Там в квартирах не было обогревательных батарей, а стояли кафельные печи, переделанные под отопление современным газом. Вода нагревалась в чугунных титанах.