Цыбашев выпустил рукоять копия, отпрянул, и клыки разбили лед, треснувший от полыньи до берега. Цыбашев оказался в воде. Ивановец, извиваясь округлым телом, стремительно ушел под лед, взмахнув сросшимися в хвост ступнями. Цыбашев ухватился за протянутую Нечаевым руку, выбрался на берег.
— Не смей делать замечания старшим, Любченев! Давно пора вызвать твоих родителей в школу!
Батя еще долго не сдавался. Даже бухать перестал на время, чтобы координация в бою не подводила. Каждый божий день с ним махались. У него под конец зубов ни хуя не осталось, брови раз сто зашивали. Мне, правда, ребро сломал — неделю гордился, сука.
На следующее утро в лес пошли. Василек очень хотел посмотреть дом говорящего мертвеца Тригория, о котором дедушка рассказывал. И озеро, где шестьдесят лет назад мостря выловили, тоже увидеть интересно. Идти не близко, километров пятнадцать только в одну сторону. Поэтому встали засветло, бабушка еды в дорогу собрала. Дедушка свою двустволку взял — старая, довоенная. Подумал и достал из охотничьего сундука для Василька ружье. Бабушка запротестовала, а он ответил: «Пусть привыкает. Мужчина должен свою ношу знать и не замечать ее в пути», — и Васильку протянул.
— У нас недавно дипломы магистров биоэнерготерапии выдавали, — скрытый кулисами, кричал Николай Аристархович, — остались мантии, правда, темно-фиолетовые, но это никто не заметит. Одна, я думаю, вам точно подошла бы. Дверь пошире откройте, не вижу выключателя. Ага, нашел…
— Откуда ты знаешь? — спросил Василек. — А может, ее недавно забыли.