Вдоль стен тянулись широкие ржавые трубы. Льнов ударил по трубе ногой, спугивая крысиные стаи, из нее выпала секция около метра длиной, и бурая смрадная масса обильно потекла на пол.
— Там про труп написано было, — сказал, наконец, дедушка. — Человек, который приходил, знал о своей смерти и потому завещание по себе оставил: говно и трупные стихи.
Церковь! Христа! Святых! Последних! Дней! (Аплодисменты.)
— Здравствуй, Льнов ты мой прекрасный, — сказал в трубке девичий голос. — Узнал?
— Последователей ваших исполинов, Петр Семенович, в тюрьме петушарили бы, а они только бы вслух стишки декламировали или брюзжали недовольно: мол, ва-а-рвары, смажьте хуй вазелином! И в этом весь ваш духовный универсум!
— Смелее, смелее, — Доктор ободряюще похлопал Еникееву по дрожащей спине.