— Два полных кармана… — тихо сказал Любченев.
В семье тоже все обошлось мирно, во многом благодаря тому, что речь свою Цыбашев обставил спокойно, без помпезности. Родители быстро примирились с его решением. В последнее время сын их очень устраивал, хотя бы потому, что второй год не курил, и вообще поменялся в лучшую сторону — стал более уравновешенным и терпимым.
Разговор сменяется многочасовым перелетом, гулом моторов, облаками. Льнову улыбается миловидная стюардесса. Он ест сэндвич, и в горле шипит газировка из пластиковой бутылки.
Он вывалил себе на ладонь новую порцию и осмотрительно поместил йогурт в ключичную впадину покойницы.
— Держите. Сами откроете? А я себе водки налью, — Льнов с хрустом свернул крышку.
Двадцать лет скитаний по чердакам и подвалам не прошли бесследно. Он был вечно бледен, плохо переносил солнечные лучи и свежую пищу. В город отваживался только по ночам, не шел, а крался, прижимаясь к стенам или деревьям, по-кошачьи готовый в любую секунду нырнуть в подъезд или подвальное окно.