По молчанию Василька было ясно, что не проще.
— И чтоб помыться тоже, — Любченев протянул кусок мыла, достал небольшую пластиковую канистру. Льнов быстро скинул пропахшую канализацией одежду. — Ничего не забыл?
— Ему с людьми плохо будет! И людям с ним. Река же, наоборот, порадуется — родное ей вернули. И всем хорошо.
— Я склонен думать, вы лукавите, но списываю это на ваше профессиональное стремление к конспирации. Впрочем, извольте, — не убивали так не убивали.
Цыбашев не имел ничего против теософии, этой рожденной в девятнадцатом веке научной праматери мировых религий, вздорной, обиженной на весь свет феминистки, вещавшей, что все культы перессорились между собой, узурпировали первородство и, будучи мельчайшими осколками большого зеркала, содержали только жалкие крупицы правды.
— А как быть с христианским догматом о Троице, утверждающим, что сущность Бога едина, а бытие — суть личностное отношение трех ипостасей: Отец — безначальное бытие, Сын — оформляющая энергия смысла, Святой Дух — жизненная целостность?