Он решительно поднялся — шумный скандал менял кое-что в его собственной судьбе, но ничегошеньки не изменил в служебных обязанностях, в намеченном плане действий…
Шарль обернулся к Сержу и, полное впечатление, обменялся с ним чуть ли не паническим взглядом.
Подойдя к сидевшему на ковре Рокамболю (тот непроизвольно отшатнулся, должно быть, ожидая новых порций цивилизованного европейского следствия), Бестужев опустился рядом с ним на корточки, бесцеремонно расстегнул пуговицы рубашки с накрахмаленным пластроном. На голом теле красовался черный шелковый пояс не шире ладони, набитый не так уж туго, скорее походивший на некую повязку. Рокамболь сделал попытку отодвинуться.
— Успокойтесь, — сказал Бестужев. — Не школьничайте. Сдается мне, в потасовке, случись она сейчас, шансов у вас маловато. Я вам не просто морду набью, а еще, как обещал, и с лестницы спущу самым бесцеремонным образом, к развлечению добрых парижан, которым в этом тихом квартале не часто приходится наблюдать подобное зрелище…
— Тебе что, особое приглашение нужно, скотина? — рявкнул Бестужев и бесцеремонно сдернул кучера с козел, так что тот едва не пропахал носом по земле.
— Само по себе — безусловно, — сказал Бестужев. — Вот только следствием вашего общения с извозчиком стало убийство двух полицейских чинов. Сотрудников политической полиции, уточняю. У меня есть сильные основания подозревать, что в одном, по крайней мере, виновен наш общий знакомый месье Жак… Совершенно неважно, кто совершил второе. Это уже второстепенные детали. Главное, что вы выступили сообщницей в двойном убийстве. Виселица вам, быть может, и не грозит, но в тюрьме придется просидеть долго…