— Ты что, не понял, болван? — Бестужев говорил таким тоном, словно начинал сердиться, в манере «барин капризничать изволят». — Я кому сказал — на Монмартр? Я и в одиночку не пропаду. Живо!
«Следов, конечно, не останется ни малейших, — подумал Бестужев, наблюдавший это зрелище без малейшего душевного протеста, но с большим удивлением. — Ну прямо-таки шантарский частный пристав Мигуля, только тот в похожих случаях пользуется валенком, набитым песком. Но ведь это политический, а не уголовный! Вот, значит, какое тут у них обхождение с подобной публикой — в республике, которую нам ставят в пример, матушке либерте, эгалите и прочих фратерните…»
— Я не делаю выводов, — сказал Бестужев. — Я служу. Служивый человек, вот вам и весь сказ…
— Ну конечно! Я ему рисовал вдохновляющие перспективы…
— Да, конечно, — сказал Бестужев, охваченный неприятной тревогой.
— Рад за вас. Дело вполне реальное… и касается именно кинематографа.