— Он категорически отказался этим заниматься. Для него это, изволите видеть, скучно и неинтересно. А впрочем, впрочем… — профессор остановился перед Бестужевым, задумчиво поскреб затылок. — Не исключено, что причины тут крылись гораздо более прозаические. Над синемафоном пришлось бы работать не год и не два. Штепанеку же хотелось славы и денег сейчас. Знаете, что мне приходит иногда в голову? Что Лео, как это ни прискорбно, увлечен материальной стороной дела гораздо больше, чем мне показалось сначала. Сейчас я даже по-иному начинаю смотреть на его желание непременно отдать аппарат именно военным. Возможно, я дурно о нем думаю, но мне начало представляться, что мотивы тут другие… Что он не имя свое хочет обессмертить подобно Шрапнелю или Галифе, а просто-напросто помнит, что военные обычно самые щедрые покупатели технических новинок по сравнению с чисто гражданскими отраслями… Возможно, я к нему несправедлив, но в эти дни я подробно вспомнил наши разговоры и споры, и закрадываются именно такие подозрения… В конце концов, мало ли изобретателей, трудившихся в чисто гражданских сферах, чьи имена стали нарицательными? Я бы очень хотел ошибаться, но теперь не знаю, что и думать…