— В этом есть резон… — задумчиво сказал Бестужев. — С год назад одного разыскиваемого нами субъекта заподозрила как раз дама, наша секретная сотрудница. Он изображал «благородного», едва ли не аристократа — но при этом его ногти были в ужасном состоянии и столовыми приборами он пользовался с явной натугой. Мужчины из наших на это не обратили внимания, а вот дама отметила несообразности мгновенно… Что же, все на этом и кончилось?
— А Штепанек здесь при чем? Его аппарат вроде бы не имеет отношения к кинематографу…
— А где же здесь наш интерес? — не выдержал Бестужев.
Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, пускал дым в полуопущенное окно и слушал дребезжащий тенорок Густава, время от времени бесцеремонно прерывая — когда извозчик тонул в ненужных мелких подробностях или вновь начинал бить на жалость. Примерно это он и ожидал услышать: в один далеко не прекрасный вечер в фиакр к Густаву как ни в чем не бывало уселись трое вполне благопристойных господ, пожелали ехать в Пратер, а на полдороге, примерно как Бестужев сейчас, попросили остановить на минутку экипаж, сдернули Густава с козел, затащили внутрь и уперли в лоб револьверное дуло.
— Ну что ж… — процедил Бестужев, пряча браунинг. — И обо всех моих перемещениях, встречах, разговорах ты, конечно, подробнейшим образом хозяевам докладываешь?
— Нет, благодарю вас, — сказал он наконец. — Простите великодушно, здесь водка в сочетании с костромской широтою решительно не в ходу…