После этого он разрешил им подняться и заставил, не сходя с места, подписать обязательство о выплате мне в трехмесячный срок ста пятидесяти тысяч золотых.
— Это самый великий день моей жизни, — сказал я. — Разреши мне удалиться и принести тебе жертвоприношение. Я совсем обессилел. Твое божественное дыхание слишком пряно для моих ноздрей. Я чуть не теряю сознание.
Когда настало утро, Германик написал письмо Пизону в староримском духе, где объявлял ему войну не на жизнь, а на смерть и приказывал немедленно покинуть провинцию. Однако Пизон уже отплыл из Сирии и теперь находился в Хиосе, ожидая известий о смерти Германика, после чего он намеревался тут же вернуться и управлять провинцией по своему усмотрению. Мой бедный брат слабел с каждым часом. Назавтра, когда Агриппина куда-то отлучилась, а Германик лежал в полузабытьи, он вдруг почувствовал, ненадолго придя в себя, какое-то движение под подушкой. Германик повернулся на бок и в ужасе стал нащупывать амулет. Он исчез, а в комнате никого не было.
— Похоже, что брат действительно нездоров, но даже болезнь не оправдывает такое не подобающее сыну поведение и такое чудовищное безрассудство. Я согласен с тем, что его надо отозвать, чтобы объяснить, сколь гнусно иметь такие низкие мысли насчет своей преданной ему и неутомимой матери и сколь возмутительно вверять их бумаге и посылать с гонцом через вражескую страну. К тому же ссылка на Суллу прямо наивна. Как только Сулла отказался от власти, сразу начались гражданские войны и его реформам пришел конец.
— Дядя Клавдий, попроси бабушку не говорить про нас императору. Мы не делали ничего плохого, клянусь. Мы просто играли. Ты же не веришь этому про нас. Скажи, что не веришь.
Мать взяла бумагу к себе в комнату и только собралась отрезать исписанные куски, как ей пришло в голову вообще вывести чернила с листов. До сих пор она честно старалась не читать написанное, но когда она принялась соскребать чернила, глаза ее невольно побежали по строчкам, и она вдруг поняла, что перед ней черновики или неудачные начала письма к Сеяну. Начав читать, мать не могла остановиться, и, еще не закончив, она уже все знала. Ливилла была вне себя от ревности, ведь Сеян согласился жениться на ком-то другом, мало того — на ее собственной дочери! Но Ливилла пыталась скрыть свои чувства — каждый следующий черновик письма был тоном ниже. Сеян должен действовать без промедления, писала она, пока Тиберий не заподозрил, что он не намерен жениться на Елене, а если он еще не готов убить Тиберия и захватить власть, не отравить ли ей самой свою дочь?