Каннинг стал наглядным уроком, предупреждением для оступившихся. Его лишили места и положения, сослали в общежитие пролетариата, наподобие башни Хоскинс, запихнули в толпу тех, кто ежемесячно выстраивался в очередь на улице, чтобы получить базовое жизненное пособие. Они превратили его в долиста. Но долиста, очень непохожего на других. Его произношение и манера строить фразы, даже то, как он двигался, как смотрел на окружающих, — все выдавало в нем чужака в глазах его новых товарищей. Отвергнутый прежними знакомыми, он оказался в изоляции и среди тех, с кем его уравняли. Казалось, ему оставалось только ненавидеть и жалеть самого себя.