(Когда я приступил к изучению меморандума, то сперва обрадовался, что Клаус Крашке немец – думал, уж немец-то мне всё аккуратно разложит по полочкам. Куда там! У этого бременского архивиста в голове тоже была слегка упорядоченная каша, так что хлебнул я с ним лиха.)
– Нет, а всё-таки – что вы здесь делаете? – не унималась она.
– Да я такой же гуманитарий, как и вы, – сказал Горик. – Видимо, некая энергетическая установка. Электричества жрёт столько, что пришлось остановить всё здешнее алюминиевое хозяйство. За голодных негров больше платят, чем за крылатый металл… Но вдаваться в технические подробности нельзя: чтобы химэйская технология не попала в плохие руки… Засекретили всё, что можно, благо и место нашли подходящее… Наш Заколючинск.
И дело сказал: лейтенант, увидев, что прямая и явная угроза его жизни миновала, совершенно спокойно улёгся среди брёвен и захрапел, словно и не будил его медвежий кошмар.
– Не надо так про него, – сказала Таня. – Вы бы видели наших ребятишек. Ведь у нас не простой детдом, у нас такие, от которых все отказались… А Сергей Петрович запрягся.
– И что ты об этом обо всём думаешь? – не отставал я.