Это был сетбол и матчбол. Я поднимаюсь, надеваю перчатки. Он откидывается назад.
Он снова отходит от телефона. Я смотрю на механика. Его лицо в темноте, иногда фары машин высвечивают его — белое, озабоченное, чувственное. И под чувственностью нечто непреклонное.
— Черт побери, — говорит он. — У меня семья, которую я должен кормить.
— Верлен, наш боцман. Хансен и Морис. Они трое отвечают за работы на палубе. Мария и Фернанда, судовые помощники.
Как хорошо я помню этот голос. Я качаю головой.
— Фойл, — говорю я, — ты будешь нырять у этого камня?