— Мне рассказывали о тебе, — начал купец, — что ты брахман, ученый, но ищешь службы у купца. Ты впал в нужду, брахман, раз ищешь службы?
Временами где-то глубоко в груди он слышал голос, тихий, как умирающее дыхание; голос тихо напоминал о чем-то, тихо жаловался, был едва уловим. В такую минуты в его сознании всплывала мысль: “А ведь занимаешься-то ты чепухой; нынешние занятия твои — это только игра, и хоть ты и весел, и временами испытываешь радость, но настоящая жизнь проходит мимо и не задевает тебя. Как рыночный жонглер, ты играешь со своими мячиками: с делами, с людьми, которые тебя окружают, — следишь за ними, забавляешься ими, но твое сердце, источник твоего бытия, не здесь. Источник где-то есть, журчит, журчит невидимый родник, но словно где-то вдали и уже не имея ничего общего с твоей жизнью”.
— Я не шучу, друг. Вглядись, однажды ты уже перевозил меня в твоей лодке — бесплатно перевозил. Так сделай это и сегодня и прими в уплату мое платье.
— Нет, — сказал Сиддхартха, — я не нуждаюсь и никогда не был в нужде. Знай: я пришел от саманов, среди которых прожил долгое время.
Часто повторял он две строки из Хандогья-Упанишад: “Воистину имя брахман есть сатьям — истинный; кто знает это, тот входит каждодневно в небесный мир”. Часто этот небесный мир казался ему близок, но никогда он не достигал его, никогда не утолялась вполне его жажда. И среди всех мудрых и мудрейших, которых он знал и у которых он учился, — и среди них не было тех, кто вполне достиг этого небесного мира, кто утолил вполне вечную жажду.
— Но тогда цель наша достигнута и путь наш окончен! Скажи нам, мать странствующих, знаешь ли ты его, Будду, видела ли его глазами твоими?