Его рука напряглась, будто готовясь высвободиться, – и Нимиц донес до нее кипящую ярость телохранителя, – но потом его мышцы расслабились. Она обернулась и взглянула на него, приподняв бровь. Лафолле недовольно кивнул, подчиняясь приказу.
– Четыре часа? – повторила она. – Вы .. вы уже четыре часа знаете?
– Ты знаешь, он прав, Уильям. По закону мы сделали все, что могли.
– Понятно. А теперь? – Она очертила пальцем круг, показывая на их синюю форму, и Ю чуть улыбнулся.
– «Нас узнают и по делам нашим, и по словам из наших уст, которые есть эхо наших мыслей. Так пусть мы всегда будем говорить правду, не страшась показывать свою внутреннюю сущность. Но не будем забывать и о милосердии, о том, что все люди, как и мы сами, суть дети Божьи. Ни один человек не безгрешен; так пусть же он не нападает на братьев и сестер своих, но попробует договориться с ними, помня всегда, что, как бы мы ни высказались, Бог всегда знает стоящую за этим мысль. Не пытайтесь обмануть Его и проповедовать разделение и ненависть, прячась за Его словами, ибо все, кто чисты духом, даже если они чужды Новому Пути, все равно суть дети Его, а тот, кто ненавистью или злобой пытается ранить любое дитя Божье, служит злу и противен Отцу нашему».
Уильям Фицкларенс злобно просматривал бесконечные выпуски новостей, а в голове у него гудело множество вопросов, не имевших ответа.