– Переходим на два-семь-ноль ноль-ноль-ноль! Максимальная боевая мощность! Всем подразделениям – закрыться клином от Противника-Два и продолжить бой с Противником-Один!
– Мы все еще в ста девяноста миллионах километров от Грейсона, это примерно десять и семь десятых световой минуты. Почерк импеллерного двигателя на таком расстоянии вполне различим, но наши приборы ничего не отметят, если только излучения не отличаются особой мощностью. Даже те сигналы, которые мы читаем, устаревают почти на одиннадцать минут к тому времени, когда достигают нас. Мы читаем мощные излучения от их орбитальных укреплений – их, кстати, больше, чем сообщала разведка, – но о кораблях на орбите мы ничего не узнаем, пока они не включат двигатели.
– А что я могу сделать? – сказала Хонор. Он чуть не зарычал от ярости, и она положила руку ему на плечо.– Ты же все знаешь не хуже меня. Они за пределами территории и не нарушают никаких законов. Мы не можем ничего сделать с законопослушными демонстрантами, сами не нарушив при этом закон.
– Леди Харрингтон, до вчерашнего дня я и не предполагал, что никто вам не сказал о том, что «Грозным» командую я, – сказал он. – Прошу прощения за этот недосмотр – если это действительно недосмотр – и за то, что не связался с вами лично и не сообщил вам. Я думал об этом, но…
– А у них и не было повода подозревать саботаж, миледи, – сказал Лафолле, и она вопросительно взглянула на телохранителя. – Сейчас, конечно, кажется, что это надо было учесть. Но задним числом всегда все кажется предельно ясным, а на самом деле вам не больше, чем любой другой компании, могло прийти в голову, что один из ваших служащих – массовый убийца.
Хонор наблюдала за ним взглядом человека, который почти сорок лет обучался боевым искусствам, ощущая внутри себя привычную расслабленную готовность. Она чувствовала усталость, боль в сломанных ребрах, ноющие мышцы, напряжение в левом плече, но потом скомандовала телу перестать обращать на это внимание, и тело послушалось.