– О непосредственных целях в пространстве я еще скажу, – ответила она, – однако для нас главное не конкретная звездная система, в которую вы вторгнетесь, а моральная победа. С самого начала войны мы пляшем под дудку манти. Знаю, официально мы этого не признаем, но здесь, в этом конференц-зале, мы не можем позволить себе игнорировать реальность.
Конечно, знай шеф БГБ всю правду, Турвиль давно был бы покойником – но ее не знал даже Хонекер. Сенсоры «Харона» были в тот момент ослеплены, так что правду знали только он и Форейкер. Файл был стерт, и Турвиль не имел ни малейшего намерения рассказывать о случившемся кому бы то ни было. Однако у него была серьезная причина настаивать на вызове свидетеля – служащего Госбезопасности... и именно по этой причине, когда пребывание «Тилли» под негласным арестом на орбите перевалило за шестой месяц бесстрашный Турвиль начал просыпаться в холодном поту.
– Мой долг офицера, – спокойно произнесла Хонор, – в настоящий момент состоит в том, чтобы последний раз напомнить вам о том, что нарушение субординации карается Военным кодексом!
Гирман, в отличие от Стахович, выглядел почти не обеспокоенным. Разумеется, он был глубоко и серьезно заинтригован, но тревоги, похоже, это у него не вызывало. Трумэн отметила про себя сосредоточенность молодого офицера и обратила внимание на загар – без сомнения, результат пребывания в физиотерапевтических соляриях Реабилитационного центра. Незаметно присмотревшись к нему, еще когда он входил в кабинет, Элис не заметила никаких признаков хромоты, а ведь в первой битве при Найтингейле, когда огонь хевов вывел из строя супердредноут «Равенспорт», Майкл лишился ноги. На «Равенспорте» Гирман исполнял обязанности третьего инженера, а до того, еще младшим лейтенантом, провел год в качестве бортинженера ЛАКа.
– Да уж, – согласился МакКеон. – Нам их дурость только на руку.