— Я буду слушаться, Гиечка, возьми меня с собой!
Нет! Пожалуй, расскажу еще про письма кастрированного монаха.
Норберту, конечно, донесли, что мне его запретили снимать. А поскольку он считался у нас прогрессивным журналистом, ему удалось прорваться к большому начальству в ЦК. Оттуда позвонили Сизову и спросили: в чем дело, почему запретили снимать уважаемого господина? Сизов сослался на ведомство, из которого ему поступил сигнал. Начальство позвонило в ведомство. В ведомстве сказали, что товарищ Сизов что-то напутал. Они просто интересовались, как дела на «Мосфильме». А к господину Кухинке у них никаких вопросов нет. Пусть снимается где хочет и сколько хочет. Они будут только рады. Но к тому времени мы уже были в Небит-Даге.
После того как Димо бежал, он долгое время старался, чтобы в Советском Союзе никто не узнал, что он жив, боялся за свою семью — жену и сына. Окольными путями узнавал, как там они.
Вернулся в Калугу. Пошел в кино. В этой картине Жан-Поль Бельмондо играл полицейского, и, когда на своей полицейской машине гнался за преступником, он подрезал автобус, автобус выскочил на встречную полосу и разбил вдребезги машин двадцать. И все иномарки! (В Москве иномарки были только у Иосифа Кобзона, Арчила Гомиашвили и Леонида Брежнева.)
Такие же слова я услышал и через полвека, когда снимал фильм «Орел и решка». Первый съемочный день этого фильма был в Сочи в 1994 году. Денег было мало, экономили на всем, и прилетели в Сочи всего на два дня. Прилетели. На следующий день рано утром, часов в пять, мы должны были начать съемки со сцены «Прилет в Сочи».