Он угостил меня сигарой, сам закурил и по-американски задрал ноги на стол. На подметках его мокасин золотой вязью было написано: «Дино Де Лаурентиис».
— Надо ответить. Она так трогательно пишет, — сказала Аллегра.
Вова взял у меня паспорт и попросил передать его в кассу.
— А чего тогда ты так держишься за этот Тель-Авив?
— Не уверен, что Федерико видел все мои фильмы, — скромно сказал я.
— Тако, ты дослушай до конца, — я понял, что шутка получилась недоброй. — Потом Сталин сказал Берии: «Лаврентий, сам я никому ничего говорить не буду, но раз об этом нас просит Гия, позвони Кандиду Чарквиани и скажи, чтобы начал расширять эту улицу не раньше, чем через двадцать пять лет».