– Да уж теперь нечего горевать-с, – ввязалась вдруг девица Перепелицына, – коли все причины злые от вас самих спервоначалу произошли-с, Егор Ильич-с. Снявши голову, по волосам не плачут-с. Послушали бы маменьку-с, так теперь бы и не плакали-с.
– Послушай, Григорий! ведь мне, братец, некогда, помилуй! – начал дядя каким-то просительным голосом, как будто боялся даже и Видоплясова. – Ну, рассуди, ну, где мне жалобами твоими теперь заниматься! Ты говоришь, что тебя опять они чем-то обидели? Ну, хорошо: вот тебе честное слово даю, что завтра все разберу, а теперь ступай с богом… Постой! что Фома Фомич?
– Это, Фома, человек умный, человек науки… Я его жду. Это, верно, уж будет хороший, Фома!
И старикашка искоса, с насмешкою, взглянул на меня.
Если б не удержали его, он, мне кажется, бросился бы на меня с кулаками.
– Mais repondez donc, Егорушка! – подхватывает генеральша, пожимая плечами.