– Где, где они, те дни, когда я еще веровал в любовь и любил человека?
– Как будто сердце ваше после того, как вы победили себя, так сказать, окунулось в каком-то елее?
Но напрасно смеялся бедный дядя; тщетно обводил он кругом свой веселый и добрый взгляд: мертвое молчание было ответом на его веселую историю. Фома Фомич сидел в мрачном безмолвии, а за ним и все; только Обноскин слегка улыбался, предвидя гонку, которую зададут дяде. Дядя сконфузился и покраснел. Того-то и желалось Фоме.
– Дядюшка, – сказал я, – я слышал какие-то крики.
– Как не рожденье? – крикнул дядя, оторопев.
Я нашел всю компанию, то есть дядю, Бахчеева и Мизинчикова, на заднем дворе, у конюшен. В коляску Бахчеева впрягали свежих лошадей. Все было готово к отъезду: ждали только меня.