Откуда вдруг столько злобы? Далглиш заметил, что остальные тоже смущены и недоумевают. Все опять замолчали. Далглишу было неловко смотреть на обиженную Сильвию, а она кротко понурила голову, как бы принимая заслуженный упрек, и волосы с двух сторон черным занавесом закрыли ей лицо. Он слышал ее сиплое судорожное дыхание. Но почему-то ее было не жаль. Бесспорно, Селия Кэлтроп вела себя недопустимо, но в Сильвии Кедж было что-то такое, не располагающее к сочувствию. Интересно, однако, откуда у Селии эта ярость?
– О, она была прелестна, Адам! У меня где-то лежит фотография, надо будет вам показать. Психопатка, конечно, страшная, но безумно хороша. На медицинском жаргоне ее болезнь называется маниакально-депрессивный психоз. Только что веселилась до упаду – и вот уже сплошной мрак, прямо чувствуешь, как тебя заражает унынием. Мне это было, разумеется, совершенно не показано. Я и со своими-то психозами не знаю как сладить, не до чужих. Сетон, я думаю, намучился с ней страшно. Пожалуй, даже посочувствуешь ему – если бы не бедняжка Арабелла.
Далглиш оставил раскачивающегося и хнычущего от жалости к себе Лэтема в покое и вернулся к Сильвии. Он встал на стул, подпрыгнул, ухватился за край окна и подтянулся. До конька крыши было всего несколько футов, но скат оказался круче, чем ожидал Далглиш, а печная труба, на которую он рассчитывал, располагалась, по меньшей мере, в пяти футах слева.
– Если вам так не терпится, мистер Лэтем, могли бы поспрашивать знакомых. Вы ведь не хуже меня знаете, что кому-то в Монкс-мире точно известно, как именно умер Морис Сетон.
Но время и пленка подходят к концу. С Морисом Сетоном я счеты свела. И теперь торжествую, а не оправдываюсь. Осталось еще кое-что, о чем надо рассказать.