– Сейчас я должен покинуть вас, Верин Седай, – проговорил он. На Башню Хурин разок взглянул, но больше старался не смотреть, хотя и непросто было найти нечто иное для своего взгляда. Хурин был родом из страны, где Айз Седай пользовались всеобщим уважением, однако одно дело уважать кого-либо, а другое – быть окруженным сими уважаемыми тобой людьми.
Эгвейн собрала всю свою силу, разделила сплетенные нити, придала направление потокам энергии.
Мэт про себя выкрикнул ругательство. Ему казалось, будто болезнь делает человека невидимым для женщин ровно до той минуты, когда они сами вдруг захотят его увидеть, заговорить с ним. И вдобавок ведут себя так, словно ты стал младше лет на десять, если не больше. Найнив, и мать Мэта, и сестры его, и Престол Амерлин – все поступают совершенно одинаково.
– Рана у меня пустяковая, а вы уже устали, Морейн. Вот видели бы вы, какие ссадины бывали, когда я просто падала!
– Вам может потребоваться любой клочок этого документа, – предупредила Амерлин. – Дитя мое, запомни одно. Приспешник Тьмы не станет обращать на грамоту внимания, и Белоплащник тоже! И тот и другой только за то, что ты располагаешь подписанным мною приказом, могут тебя умертвить. Если сия бумажка – щит… но бумажные щиты – вещь непрочная, а на этом щите к тому же четко выписана яркая мишень.
– По всей вероятности, – сказала Морейн. – Вероятно, то был Ишамаэль. Но коли так, то по крайней мере девять из тринадцати все еще живы. Ланфир, и Саммаэль, и Равин, и… Бр-р! Даже знание того, что некоторые, по крайней мере, из тех девяти высвободились, все же не самое важное для нас. – Она прикрыла ладонью черно-белый диск на столе. – Три печати сломаны. Только четыре еще держатся. Только те четыре печати стоят между Темным и миром. И может статься, несмотря на четыре еще целых печати, он способен каким-то образом касаться мира. Но в какой бы битве – в битве или же в пограничной стычке – мы тут ни победили, это сражение далеко не последнее.