В этой кружащей людской массе редкие Белоплащники и солдаты терялись; как и всем прочим, им приходилось пробивать себе дорогу. Запряженные волами повозки и влекомые лошадьми фургоны еле плелись по хаотически пересекающимся улицам; носильщики, то и дело покрикивая, тащили через толпу портшезы. Попадались лакированные экипажи, запряженные четверками или шестерками лошадей, украшенных плюмажами. Кареты с трудом пробирались по улицам, а ливрейные лакеи и охранники в стальных шишаках тщетно пытались расчистить путь. На каждом углу, где не было акробата или жонглера – чье искусство вряд ли обеспокоило бы Тома или братьев Шавана, – играли музыканты, кто с биттерном, кто с флейтой или цитрой. И всегда возле выступающего стоял другой мужчина или женщина с шапкой для подаяния. Повсюду бродили нищие в отрепьях, то и дело дергая прохожих за рукав и протягивая чумазые ладони. Вокруг сновали уличные торговцы с лотками, где было все, от булавок и ленточек до груш. Крики разносчиков терялись в общем сумбуре.