— Я вас, товарищ сержант, понял. Идите отдыхайте. Стоп, Володя! Потрудись объяснить мне вот это, — Булдаков указал на зеленых, точно листья салата, великолитовцев, с трудом вывалившихся из бронетранспортера.
— Видишь ли, Настена, взрослые люди — в большинстве своем циники, и не от природы своей, а оттого, что им хорошо известны обе изнанки жизни. Один и тот же человек по разному реагирует даже на признание в любви: семнадцатилетний юнец теряет голову, а сорокалетний мужчина сразу начинает подсчитывать, во сколько эта любовь ему обойдется. Все. По-моему, наша пациентка приходит в себя.
— Полагаю, Отечество обошлось бы и без тебя, — хмыкнул полковник, — и вообще, тайм-аут! Ты сказал, что этот юный басурман у Ильиничны? Хорошо… — Норвегов что-то лихорадочно соображал.
— Сюда, — сказал шут. Вошли в маленькую камеру вместе с палачом, который нес на спине свои холостяцкие пожитки. Палач — жирный мужик, обнаженный до пояса, что-то промычал шуту.
— Чего? — выронила Рената из рук рейсфедер.
— Что, дерьмо кончилось? — злорадно сказал Волков, когда кочевники по несколько человек стали просачиваться в лес на поиски хвороста.