— Я не сержусь, — эхом колокольчика прозвенел в трубке грустный голос Мэй, — просто ужин уже засох совсем…
— Вкусно пахнет, черт побери! — облизываясь, пробурчал Мурашевич.
«Де Шрапнель» недовольно заворчал. Голубков заглянул ему в глаза сквозь толщу своих очков.
— Это только цветочки, — усмехнулся Булдаков, доставая транк, — оперативный?
Мы были готовы к обоим ответам, но, признаюсь, столь странной реакции не ожидали и так напугались, что едва не обмочились. Лицо комтура посерело от страха, и на ногах его удерживала только гордость.
— Ну и гадость! — проговорила она. Что это?