– В Дом актера, поужинать, – ответил Умнов.
За этим поступком потянулась цепь оскорблений, иезуитских преследований, но я уже научилась уходить от пеленга и сама пугала их всех так, что, когда входила в театр, разносилось по этажам: «Егорова идет!».
– Это красиво и теоретически мне все ясно, да вот когда жизнь начинает трепать… – сказала я с грустью.
– Хочешь чего-нибудь сладенького? Пирожные?
В октябре месяце Марья мне сообщила: «Едем на открытие театра имени Андрея Миронова в Санкт-Петербург. Рудольф Фурманов сделал этот театр. Вот, Таня, не в Москве, а в Петербурге!»
Между ними никогда не было слов о любви, и только за два дня до смерти он сказал ей нечто важное и интимное. (В передаче по ОРТ по поводу ее 60-летия она расшифровала: он сожалел, что у них не было сына). Вообще-то я слово «интимный» привыкла трактовать несколько иначе.