Уезжали с болью, с надрывом, с разрывом всех связей – ведь уезжали, как мы тогда думали, навсегда. Опустела гримерная, опустела часть сердца, которую заполнить не мог никто. Цепная реакция эмиграции не прекращалась.
По этому торжественному поводу невероятной сделки артистки сидели в моем номере и «купались» в шампанском.
Лето 1989 года. Наконец-то у меня собственность – покосившаяся избушка за 200 рублей в деревне Сергееве рядом со Щелыковом. Народ там не московский, не стертый, все пьют самопляс, потом всю ночь обнимаются с деревьями, а в 6 утра стук в мое окно: «Николаевна, опохмели, дай полечиться». Говорят все на «о» – забавно, образно. Становлюсь фермером – копаю грядки, сажаю, и какой же восторг и счастье, когда из земли ползут маленькие зеленые листочки.
– Тюнь, у нас есть шампунь или хорошее мыло? – крикнул он из ванной.
– Танечка, а ты не мечтаешь попробовать змей? – спросил Андрей.
– А я не могу жить в злобе, – говорю я. – Я просто заболею.