Питирим лежал на нартах, а Ничейка бежал на лыжах, словно выжидание отнимало у него больше сил, чем бег. В снежных тучах поднималось багровое, обветренное солнце. Вековые ельники по берегам окутались белым дымом. Ничейка оглянулся и завизжал, как подстреленный заяц.
Вечером следующего дня барка прибыла к Афкулю. Князь с интересом рассматривал крепость. Наклонный тын был составлен из высоких и редких кольев и гребнем нависал над отмелью. За тыном среди четырехскатных крыш, обмазанных глиной, торчали тонкие деревянные минареты. Огромные пузатые башни в ряд торчали только по напольной стороне.
Теперь он стал карабкаться вверх на отвесный гребень, цепляясь за малейшие неровности камня. Расплющившись по скале, растекшись по ней, как смола, Калина забрался на гребень, прополз по нему немного обратно, ближе к скрытому горбом горы вогульскому костру, и быстро, но так же бесшумно, спустился по другую сторону.
— Семка, проверь, — распорядился Ухват и пошагал к священной ели.
Вольга так и не уснул до рассвета, изнурив себя размышлениями. А на рассвете закричали караульные, и стан пермяков вмиг пробудился — это московиты пошли на приступ. Кругом бегали, кричали, звенели оружием, и Вольга тоже поднялся. Он выбрался на Княжий вал и, стоя за частоколом смотрел.
— Да ба-а! — изумился Лукьян. — Ичей! Смотри, Аниска, Ичей-батыр к нам пожаловал! Три зуба, семь пальцев и сопля с вожжу!