— Добрый ты, Калина. И я добрый. И земля добра. Отчего ж мы помираем?
Станица ссыпалась с Глядена к берегу речонки. По реке Ухват и хотел добраться до насады, спрятанной на Каме. Через парму к насаде не пройти — долго, да еще ночь, да буревалы, да болота. И по дороге мимо Шаманского городища не проскользнуть — собаки учуют. Проплыть речкой было единственным способом исчезнуть отсюда. Слава богу, пермякам и в голову не пришло перегородить речонку запрудой. «Дремучие людишки, на кукиш молятся, от жабы совета ждут, — ухмылялся про себя Ухват. — Ворота на засове, а забор псы подмыли…»
— Сотник московитов, — улыбнувшись, сказал он.
— Чего лыбитесь?! — взревел он, вытаскивая плеть. — Я — князь! Я себе во всем волен, и в браге волен! Ваше счастье, что нашелся трезвый человек, — он ткнул плетью в сторону стоящего на отшибе Бархата. — Иначе все бы, и я тоже, сейчас посеченные лежали! Вам не зубы скалить надо, а Богу молиться!
— Сядь, — строго велел Хурхог. — Успокойся.
Полки дружно двинулись на поле за городищем. «Да-а, с таким князем здесь частоколы не нужны…» — думал по пути воевода. Ему было стыдно от того, что перед Пемданом он почувствовал себя мальчишкой, которого оттаскали за уши и прогнали на полати.