На самом деле Иона никуда не уехал, а спрятался в дальней угловой келье у отца Епифания, попросту Пишки, бывшего ушкуйника ватаги Ухвата. Теперь Пишка замаливал грехи в монастыре Иоанна Богослова. Два дня Иона сидел взаперти и впроголодь. Третьей ночью вместе с Пишкой выбрался из монастыря и, крадучись, сполз с монастырского холма в урему речки Чердынки. В непролазной шараге у Чердынки таилась лиственничная дверь подземного хода в острог.
Они дотолкались от Фадиной деревни до завала там, где оба берега затонули в непроходимых болотах. По левую руку болота сочились бурой речкой Щугор, притоком Вишерки. Здесь половодье нагромоздило целую гору сучкастых, зеленых елей и сосен, переплетенных друг с другом.
— Пол-три десятка сотен, и две из них конные.
Михаил угрюмо поглядел на него — Калина ответил прямым, понимающим взглядом. Тоска на душе у князя стала еще острее. Калина подал древко и свернутую хоругвь. Больше не пререкаясь, они пошагали на вал.
Иона, обессилев, опустился на перевернутую бадью, посидел, переводя дух, затем тяжело поднялся и, уже не торопясь, скидал в яму оставшуюся землю, почти сровняв ее с утоптанной площадкой на вершине холма. Скудельня была закопана обратно. Демонское оставлено демонам. Иона снова присел, бросив лопату. Из-под земли еще доносились крики, скудельня еще вздрагивала всем телом, как умирающее животное. Иона прочел молитву, перекрестился и пошел собирать раскатившиеся с тряпицы чаши, монеты, резные украшения чудского князя. Завязав их в узел, Иона снял с березы закопченую иконку стефановского письма и побрел со скудельни к шитику Лукьяна.
Дождавшись, когда Нята напьется, князь тронул его и тихо поехал вдоль берега вниз по течению. Проплыло по правую руку устье Юрчима, и с пригорка открылся Шаманский город. Он стоял посреди широкой вырубки, ощетинившись частоколами и мачтами, и над ним огненным крылом Торума взметнулся закат.